Текст небольшой. Ничего особенного, конечно, просто пусть будет тут.
читать дальшеГосподин Ван Дундзю из Цинхэ был человеком известным. Служил в городской управе и целыми днями разбирал тяжбы, наказывая виноватых и оправдывая невиновных. Впрочем, речь пойдет больше о его младшей жене по прозвищу Чань Хунь, урожденной Ли.
Женщина была в возрасте, как сказал мудрец, «когда уже не колеблются», однако сохранила еще некоторую женскую прелесть и очарование. Чань Хунь мало занималась хозяйством, но господин Ван так сильно любил ее, что всегда защищал от нападок старшей жены и прощал все причуды. Можно его понять, ведь вторая жена принесла господину пятерых сыновей, не говоря о дочерях, тогда как старшая Ван родила лишь одну дочь, да и та давно покинула родительский дом.
Случилось это в пору последней весны, а по-народному, в месяц дождей для злаков —Гуюй*. Чань Хунь, по обыкновению, проводила время за чтением. Вдруг повеял ветерок, скрипнули двери. И тут же в комнату вошел молодой человек благородного вида и весьма красивый. Он поклонился женщине, приветствуя ее почтительно, и проговорил:
— Меня зовут Ху* Младший*, по прозванию Сань Бо. Прошу ваших наставлений, тетушка!
Чань Хунь была несказанно удивлена, ведь появился гость довольно неожиданно, к тому же она не могла припомнить, был ли у нее столь взрослый племянник. В ответ она воскликнула:
— Как же вы вошли? И почему никто из слуг не доложил о вашем приходе?
— Простите, тетушка, что потревожил уважаемую госпожу и, вероятно, повел себя неучтиво. Но слуг нигде не встретил: возможно, все заняты. Вот и прошел запросто: мы же родственники.
— Но, господин Ху, я никогда прежде не слышала о каких-либо родственниках с такой фамилией.
— Однако мы родственники, хоть и дальние. Цензор Лю, за чьего сына вышла старшая дочь господина Вана, — мой дядя по материнской линии. Считайте меня и вашим племянником.
— Ах, если так, отчего любезный сюцай* не навестил прежде старшую госпожу, а сразу пришел к младшей Ван?
— Ведь старшая тетушка больна и принять не может.
— Откуда же все знаете, господин Ху, если не встретили никого, кто мог бы сообщить?
— Дорогая тетушка! К чему расспросы? Лучше предложите гостю чай, дайте отдохнуть с дороги. И зовите племянника Сань Бо — ни к чему церемонии.
— Что ж, садись, милый племянник, — согласилась Чань Хунь. Велела служанке принести закуски и приготовить чай.
Вот на столике появились блюда с соленьями, блинчики на пару, вареное мясо, на тарелочках кедровые орешки, каштаны, фруктовые косточки. Принесли кувшин вина и маленькие серебряные чарочки.
Завязалась у Чань Хунь с гостем приятная беседа. Сюцай Ху рассказывал, как приехал по торговым делам из города Цзе* с мужем сестры, остановился на Львиной улице, где снял помещение у хозяина лавки лекарственных трав. Привез с собою много книг: нет для студента друзей мудрее и надежней. Так разговор перекинулся на книги, и суждения и толкования Ху были так тонки и мудры, что Чань Хунь диву давалась. Затем пили чай с засахаренными апельсинами, и все Чань Хунь наслушаться не могла учтивых и умных речей племянника. Долго они беседовали, но все же, не дождавшись хозяина, Ху вынужден был уйти.
После ужина господин Ван пришел к младшей женушке сыграть в тучку и дождик, а та рассказала мужу про новоявленного родственника, приехавшего на время в Цинхэ.
— Следовало бы чаще приглашать образованного племянника, милый друг, чтобы и любезный супруг, и старшие дети послушали разумные его речи, — говорила женщина.
Господин Ван, конечно, легко соглашался: сладок был танец двух фениксов — лепет жены он слушал вполуха.
Нарезвившись, они уснули. А ближе к концу часа Тигра* загрохотало рядом, прибежала служанка, Чань Хунь вскочила, накинув юбку и кофту. Оказалось, племянник Ху — перепачканный сажей, в обгоревшей, оборванной одежде, — влетев в комнату, опрокинул столик и, растерянный, стоял у постели Чань Хунь.
— Племянник Ху, что случилось? Почему господин сюцай в таком виде явился вдруг среди ночи?
— О, досточтимый господин Ван! Ах, дорогая тетушка! Простите бесцеремонное поведение! Но дом, где ничтожный студент снимал комнату, сгорел. Книги погибли, сам же едва спасся.
— Почему бесценный племянник не отправился к мужу сестры? — проворчал Дундзю.
— Любезный дядюшка, зять сегодня ночует в косом палисаднике*. Хорош бы был бестолковый студентишка, явившись туда грязным и в лохмотьях.
Это замечание рассмешило господина Вана, а Чань Хунь, заметив перемену настроения мужа, спросила:
— Милый друг, нельзя ли приютить до утра племянника Ху?
— Может остаться. Пусть приготовят западный флигель. Пойду к себе: у нежной супруги теперь не уснуть.
Чань Хунь также просила прислать чистую одежду для гостя. Дунздю кивнул и вышел. Сань Бо без сил опустился на кровать. Принесли воды для умывания, зажгли еще светильник. Когда была смыта копоть, стало видно, что по всему телу бедняги Ху горят ожоги. Чань Хунь достала лекарственное снадобье, Ху снял халат и просил тетушку помочь. Пока Чань Хунь смазывала язвы, тот все вздыхал да охал. О чем думала сама Чань Хунь, она никому не сказала.
Затем явился слуга проводить гостя в западный флигель; Чань Хунь пошла следом проверить, как все устроили, просила простить, что помещение подготовили наспех. Ху извинялся сам и благодарил за заботу.
Утром Чань Хунь послала служанку звать племянника Ху к завтраку, но тот еще не вставал. Позже женщина явилась к нему сама, принесла рисовой каши. Сань Бо с несчастным видом лежал в постели.
— Любезный сюцай уже проснулся?
— Ах, тетушка! Глупый студентик почти и не спал. Все думал о любимых книгах, прекрасной бумаге, туши и кисточках, пропавших в огне. К тому же все тело болит от ожогов и невозможно ни сидеть, ни лежать.
— Бедное дитя! Нерадивая хозяйка принесла немного чжоу*: поешь, может, станет легче? — Чань Хунь протянула гостю чашку. Сань Бо вздохнул и приоткрыл рот. Пришлось госпоже Ван кормить его, словно кто-то ее заставлял.
Затем, пока служанка готовила чай, говорили о тепле и холоде*. Служанка поставила столик у постели, чтобы Ху мог пить чай не вставая, и Ван отпустила ее. Стала понемногу спрашивать, что да как, о чем не успела расспросить накануне. Возраст его был, когда уж он установился*, жена несколько лет назад умерла, единственную дочь в прошлом году выдали замуж. Хотел сдавать второй экзамен, а после, возможно, жениться еще раз. Понадобились деньги, вот и решил вступить в дело с зятем. Чай допили, разговор затих. Чань Хунь собралась было уйти, однако Ху проговорил:
— Тетушка, думаю, мне следовало бы в особенности господину Вану поклониться за оказанную милость. Только, кажется, как явиться перед уважаемым дядей с растрепанными волосами? И не знаю, как уложить обгоревшие неровные пряди… Не поможешь ли мне причесаться? У женщины более ловкие руки.
Чань Хунь не могла скрыть удивления, хотя все же согласилась, поразмыслив. Предстать перед хозяином, действительно, было нужно, и неучтиво появляться в неопрятном виде. Ху пересел к зеркалу, и Чань Хунь принялась разбирать перепутанные пряди. Пока она причесывала Сань Бо, тот сидел, потупив взор. Когда же Чань Хунь стала закалывать волосы, Ху вдруг поднял глаза и взгляды их встретились в зеркале. Чань Хунь вздрогнула и уронила шпильки.
— Прости, племянник Ху. Неужели, я уколола тебя?
Сань Бо ничего не ответил, только едва улыбнулся.
Дней семь провел Ху в постели, а Чань Хунь со старшей дочкой Сяо Юнь за ним ухаживали, приносили книги, развлекали пением, игрой на гуцине и пипа. Сам же гость подыгрывал им на флейте. Заходили в западный флигель и старшие сыновья Ван, готовившиеся вступить во двор с полукруглым бассейном*. Им сюцай Ху так ясно истолковывал отрывки из Конфуция и классических книг, что самые непонятные места легко запоминались. Да и господин Ван, вернувшись из управы, любил сыграть в шахматы с племянником. Младшим детям Сань Бо рисовал чудесные картинки и рассказывал занимательные истории.
Все семейство Ван было довольно новым родственником, кроме госпожи старшей. Она постоянно жаловалась мужу, что никто не помогает ей по хозяйству, ведь все заняты только племянником Ху, и выражала подозрение, как бы между ним и младшей госпожой не возникло любовной связи. Дундзю успокаивал ее, обещал отчитать Чань Хунь и проследить, чтобы та не оставалась со студентом наедине. Впрочем, в верности супруги Ван был убежден и ничего не предпринимал. Да и как молодой мужчина может увлечься зрелой женщиной? Есть на то молоденькая Сяо Юнь, которой скоро уже придет пора делать прическу*.
Когда Ху совершенно оправился от болезни, он стал иногда отлучаться как бы по делам зятя, продолжая по-прежнему много времени проводить с семьей Ван, помогая мальчикам, развлекая девочек и ведя тонкие беседы с Чань Хунь. Однажды вернулся из отлучки в растерянности. Принялись расспрашивать, и Ху отвечал:
— Зять возвращается в Шаньдун: дела здесь закончены. А ничтожный студентишка… пусть почтенные господа не сочтут за дерзость… возможно, мог бы пригодиться как западный гость*?
Чань Хунь посмотрела на супруга с надеждой:
— На самом деле, милый друг! Мальчикам нужен учитель, а никто не объясняет лучше, чем Сань Бо. Он мог бы и с младшими заниматься.
— Конечно, — согласился господин Ван. — Пусть племянник остается.
Так Ху младший обосновался в западном флигеле.
По утрам занимался с младшими, после объяснял старшим и просматривал их сочинения, разъясняя ошибки и недочеты, обводя кружками удачные и неудачные места. Ближе к вечеру выходили в сад, играли в ласточку*, в мяч и волчок, на качелях качались, и Ху показывал такие удивительные трюки, что все поражались его ловкости. После ужина, отправив младших детей в постель, часто оставляли старших сыновей с женами и озорную Сяо Юнь, играли вместе в «загадки лампы»*. Приглашали и старшую Ван, но она, всегда отговариваясь усталостью или делами, уходила. А прочие продолжали веселиться, устанавливая чарочное правительство и, подражая супругам Дин*, доставали «Чжоуские церемониальные статуты», наугад называя книгу, лист и строку, искали по очереди. И если кому попадались знаки с ключом* по уговору, тот пил штрафную чарку.
Однажды Ху и братья Ван играли в мяч. Чань Хунь и девочки наблюдали. Вдруг Ху неудачно ступил, споткнулся, подвернул ногу. Чань Хунь подбежала помочь, посмотреть. Послала служанку за льдом, мазь целебную велела нести, чистое полотно. Ху сидел на траве, а вокруг все столпились, помогали снимать туфлю, чулок осторожно стягивали.
— Право, глупый студентик не заслужил такой заботы, — смущенно говорил Ху.
Чань Хунь приложила лед, и так сидели некоторое время. Гуань Гэ помог старшему братцу подняться, проводил в западный флигель. У дверей Сань Бо его поблагодарил и отпустил, и Чань Хунь повернулась было идти следом, но прежде спросила, не нужно ли что племяннику.
— Да, кое-что нужно. Войди ненадолго.
Вошли. Ху устроился в постели.
— Может, прислать тебе охлажденных фруктов? — снова задала вопрос Ван.
— Постой пока. Подойди, — тихо проговорил Сань Бо. — Наклонись-ка.
Она присела рядом, а Ху схватил ее, обнял и принялся целовать лицо и шею.
— Ах, ты негодник! Ах, ты бессовестный мальчишка! — Чань Хунь отбивалась и еле вырвалась из его рук. Поспешила к дверям, поправляя прическу.
— Чань Хунь! — Ху вскочил и поморщился, неосторожно ступив на больную ногу. — Прости! Прости меня, милая тетушка!
— Сань Бо, что ты! Побереги себя! Ложись на кровать скорее! — Чань Хунь подбежала к нему, уложила в постель.
— Прости меня, Чань Хунь. Не смог сдержаться.
— Что же ты хочешь, Сань Бо? Разве не знаешь, как нежно люблю тебя? Разве не понял, что отдала тебе всю свою душу?
— Душа цикады* легка и прозрачна. Но если бы заполучить еще и ее нефритовую скорлупку!
— Глупый мальчишка, этому не бывать. И как ни лестно мне твое бесценное внимание, но не могу поверить, что ты ищешь встреч в зарослях тутовника. Если без них не живется спокойно, поискал бы в зеленом тереме*. А то возьми Сяо Юнь с совком и метелкой*: думаю, господин Ван не станет противиться.
— Зачем мне маленькое облако*, если нужна целая луна* в небесах?
— Надо бы мне иметь стыд не продолжать подобные разговоры… Но смотри, как бы вместо целой луны на небе не получить глупую жабу* в болоте. А между тем твои остроумные шутки будут посчитаны и представлены в Управление Темного царства как доказательство неблагонадежности.
— Из твоих остроумных шуток, наверное, составят песнь о добродетельной жене.
— Что ж, пойду. Отдыхай!
— Ты не сердишься, Чань Хунь?
— Я должна быть оскорблена, но не могу сердиться.
Шло время, настала средняя осень*. Особенно приятно теперь было вечерами всем вместе пить вино, разгадывать «загадки лампы», сочинять стихи на заданные рифмы, петь и играть на гуцине и пипа. Но старшая госпожа Ван совсем отдалилась от них, даже ужинала чаще одна. Все ей мерещилось неладное с племянником Ху: она без конца расспрашивала мальчика, данного ему в услужение, и любимую служанку Чань Хунь — тех из прислуги, кто был ближе к учителю. Однако и эти двое души не чаяли в господине Ху и ничем не желали помочь сердитой Ван.
Стала она подсылать своих служанок следить за ним, и вот одна донесла, что Ху любит гулять по ночам и возвращается часто ближе к рассвету. Тут же Ван побежала донести супругу, а тот лишь смеялся:
— Видно, гостит во дворце с косой решеткой*. Что ж, это можно понять. Тут нет ничего страшного.
Стала служанка присматривать за Ху дальше и донесла однажды, что точно видела, как тот превращался в лису.
Ван доложила мужу.
— Даже если это и правда, Ху ничего дурного нам не сделал. Пускай живет. Знаешь ведь: попробуй выгнать лису, так она отомстит.
Но Ван не послушалась и пригласила заклинателя, когда господин был в управе. Заклинатель написал талисманы, стал бубнить молитвы и ходить юевым* шагом.
В это самое время Ху и Чань Хунь играли в шахматы. Ху, как всегда, играл за двоих, и они смеялись, когда он снова подсказывал тетушке ход. Вдруг он замер, лицо стало серым, как пепел. Чань Хунь вскочила:
— Что с тобой, Сань Бо?
— Госпожа Ван пригласила заклинателя извести меня, — прошептал он, вздрогнул, перекинулся, обернулся лисицей и прыгнул в окно.
Чань Хунь бросилась за ним. Едва ворвавшись в покои старшей, она увидела, как в над горлом кувшина в пальцах заклинателя взметнулось рыжее облачко и исчезло. Тот уже хотел наложить печать, но Чань Хунь выхватила сосуд из его рук, сорвала талисманы. Лис выскочил, заметался по комнате, шмыгнул в двери, исчез в кустах. Чань Хунь вытолкала колдуна и принялась ругательски ругать старшую, не слушая криков и оправданий. Смяла все талисманы, швырнула в огонь.
Она направилась в западный флигель, но Сань Бо там не было. Чань Хунь расплакалась, все повторяла:
— Сань Бо, лисенок, вернись! — и сама не заметила как уснула на его постели.
Ей приснилось, будто бродит по сказочно-прекрасному саду, вместе с нею гуляют юные девушки в ярких нарядах. Ей зачем-то нужно от них укрыться, она все сворачивает с дорожек, прячась в кустах, но нежные лица дев постоянно словно из-под земли возникают, точно следят за ней, точно ее не пускают. Наконец-то ей удалось убежать! По знакомой тропинке идет, грот ее ждет и ручей беспокойно поет. На ветке две птицы кормили друг друга и чистили перья. Она засмотрелась, а кто-то подкрался сзади и обнял за плечи:
— Здравствуй, Птичка!
— Это ты, Шао Нянь? — она пытается обернуться, но он не дает, только щекочет ей лицо волосами.
Чань Хунь проснулась. Рядом сидела Сяо Юнь и водила кисточкой по щеке.
— Матушка, почему ты здесь спишь? Где Сань Бо?
— А ты не знаешь, что случилось? Госпожа Ван старшая пригласила заклинателя, чтобы извести Ху. Он лис!
— Ох! Как страшно! И что же?
— Я его отпустила. Сяо Юнь, а вдруг он не вернется?
— Вот и хорошо! Хотя жаль немного. Сань Бо был славным.
— Надо рассказать господину Вану. Он уже дома?
— Да, и велел искать тебя. Я нашла.
Чань Хунь пожаловалась мужу на старшую Ван — той досталось еще и от супруга. Бедная женщина от расстройства заболела. К утру уже и встать не могла. Послали за врачом, а тот сказал, что хворь ее — лисье наваждение. Если и вылечит ее кто, так только лиса.
Отчего-то стало невесело в доме Ванов, все ходили скучные, насупленные. Чань Хунь лишь подумает о Сань Бо — сразу в слезы. Господин Ван утешал ее, говоря, что не станет, пожалуй, лис им вредить, ведь не они хотели его гибели. А она снова плачет. Ушла в западный флигель, целый день сидела там, разбирая рисунки и сочинения Ху. Вечером вдруг он явился.
— Чань Хунь, ты давно у меня?
— Целый день, негодник, жду тебя! Куда ты пропал? Я беспокоилась очень.
— Надо было немного отдышаться. Вот, погляди-ка, — он приподнял рукав и показал руку всю в синяках.
— Отчего это?
— Легко ли влезть в кувшин с узким горлом, как думаешь?
— Будешь теперь несколько дней валяться в постели?
— Жаль, тебя этим не проймешь, милая тетушка. Господину Вану следует воздвигнуть арку*, прославляя твою добродетель. Уж как я ходил вокруг тебя, пыль отряхивая!
— Обесславить хотел наше честное имя?
— Хотел бы зла, мог взять силой, как ты считаешь?
— Как же я рада, что ты вернулся! — они помолчали, глядя друг на друга. Потом Чань Хунь снова заговорила: — Послушай, ты вылечишь старшую Ван?
— Я тут ни при чем.
— А врач сказал, будто все из-за лисы?
— Если заклинание не удалось, оно возвращается к заклинавшему. Колдун, конечно, обезопасил себя, вот старшая Ван и пострадала. Но если не будет злиться и умирать от зависти, поправится.
— Послушай, Сань Бо… Ты ведь лис. Значит, все неправда?
— Что именно?
— Зять, дочка, пожар на Львиной улице…
— Да, я лис: путать следы — в моей природе. А ногу я подвернул по-настоящему. И то, что у нас с тобой общая судьба — правда.
В тот вечер ужин снова был веселым, с остроумными шутками и шарадами. А после Ху пожелал рассказать сказку:
— Случилось это в царстве бессмертных фей. Жила там фея по имени Няо Синь*. Она не была ни самой красивой, ни самой умной, ни даже самой доброй. Пожалуй, она просто была самой рассеянной, растерянной и мечтательной. Ей, впрочем, казалось, будто она очень серьезная и довольно умная дева. Феи иногда жаловались царице, что Няо Синь постоянно витает в облаках, но у той вечно недоставало времени заняться своей глупенькой подданной.
Тем временем лис по имени Шао Нянь* забрался из любопытства в это дивное место, и первая, кого он там встретил, была Няо Синь. Она перелетала с цветка на цветок, с ветки на ветку, чирикала с птичками, кружилась с бабочками и была несказанно мила. Шао Нянь сразу в нее влюбился и, не долго думая, поймал, точно стрекозу. Няо Синь и не стала вырываться. Она словно крылышки расправила в его руках и улыбнулась.
Они стали часто видеться, но вообще-то феям не позволено ни к кому испытывать нежные чувства: они бессмертные и не должны осквернять себя чувствами. Нашлась же какая-то фея, которая выследила Няо Синь и доложила обо всем царице. Няо Синь вызвали на допрос. Конечно, она не выдала своего возлюбленного. Ее наказали, отправив в изгнание на землю. Шао Нянь стал разыскивать свою любимую фею. Искал ее долго — сорок лет! Так что когда нашел ее…
— Она была уже не первой свежести, — язвительно заметила Чань Хунь. Ху чуть улыбнулся, глянув на нее, и продолжал:
— Когда он нашел ее, она уже была замужем. И у нее росли дети. И конечно, она совершенно ничего не помнила. Совсем-совсем не могла его вспомнить, как он ни старался.
— Неужели она так и не узнала его?! — воскликнула Сяо Юнь, поблескивая слезами.
— Сердцем она сразу его узнала, просто не могла вспомнить, откуда они знакомы, — Ху замолчал.
— И что же было дальше? — спросила жена Гуань Гэ.
— А дальше? Она очень уважала своего мужа, была привязана к детям, потому похитить ее не удалось. Вот Шао Нянь и поселился с ней рядом, ожидая, когда истечет срок наказания, чтобы больше уже не терять свою милую.
— И скоро истек срок наказания? — с тревогой спросила Чань Хунь.
— Нет, — отозвался Сань Бо. — Прошло много-много лет: она выдала замуж дочек, нянчила внуков, женила сыновей, дождалась, что все они прошли на двух и трех государственных экзаменах, заслужили почести, потом уж и мужа похоронила.
— А как же лис? Он все так и оставался молодым?
— Ему, чтобы не вызывать подозрений, тоже пришлось притвориться старым. Но наконец настал день, когда он пришел в покои Няо Синь, взял ее за руку и сказал: «Ну все, милая, нам пора!» И они просто улетели. И пока летели, их ветхие тела рассыпались и они снова стали молодыми и бессмертными.
— Вот ты выдумщик! — с упреком проговорила Чань Хунь.
— Я — лис, — улыбнулся он.
Здесь на всякий случай положу небольшой комментарий. А то для пущего колорита я пользовалась всякими иносказаниями, почерпнутыми из перевода Пу Сунлина.
* То есть сорок лет.
* Конец мая — начало июня.
* Фамилия созвучная слову «лисица». Часто лисы у Пу Сунлина носят такую фамилию.
* Детей часто так и называли: Первый, Второй, Младший… Затем имя или прозвание давал учитель в конфуцианском училище (у этого персонажа, вероятно, такое имя — Сань Бо).
* Сюцай — в старом Китае первая ученая степень, получаемая после первого экзамена в уезде, но вообще употребляется в значении «ученый, книжник».
* Цзе — это Цзинань в Шаньдуне.
* Час Тигра — от 3 до 5 часов утра.
* То есть в публичном доме.
* Чжоу — это и есть жидкая рисовая каша.
* Тридцать лет.
* Сдать первый экзамен и попасть в конфуцианское училище, где во дворе был обязательно полукруглый бассейн.
* Пятнадцать лет.
* Учитель, живущий в доме.
* Игра в волан: нужно подбрасывать волан ногой.
* Загадки-игры, основанные на звучании и написании слов.
* Персонажи новеллы Пу Сунлина «Чудеса второй девочки».
* То есть договаривались, иероглифы с каким ключом будут давать штрафную чарку. У супругов Дин это были питье, еда и укисание Но может быть что угодно. Собака, человек, огонь. Любые ключи.
* Душа цикады. Здесь Ху обыгрывает значение имени Чань Хунь — цикада + душа.
* Публичный дом, опять же.
* Взять в жены.
* Маленькое облако — значение имени Сяо Юнь.
* Целая луна — звучит так же, как имя Чань Хунь, но пишется по-другому. Ху опять обыгрывает имя.
* Целая луна и глупая жаба пишутся и произносятся одинаково.
* Сентябрь-октябрь.
* Публичный дом. Вообще это считалось нормальным в Китае, даже мой любимый обожавший свою жену Шень Фу, когда бывал в отлучке, посещал певичек со всеми вытекающими последствиями.
* Какой-то особенный шаг, которым ходил некий легендарный правитель Юй. Считался очень действенным во всех непонятных ситуациях.
* В Китае было принято воздвигать арки в честь верных добродетельных жен.
* Няо Синь — Ху опять обыгрывает значение имени Чань Хунь. Синь — это душа, а Няо — птица.
* Шао Нянь — обыгрывается звучание имени Ху. Он представился как Младший (Шао Нянь — «малый возраст» буквально), в данной же истории имя Шао Нянь звучит по-другому и значит примерно «наследующий мечту».