Их зовут Дайвенхак и Нюлимдя. Не уверена, что Дайвенхак тоже эвенкийское имя. "Нюлимдя" - из колыбельной эвенков. Место их обиталища - дерево Сов. Конечно, если бы они были настоящими полярными совами, им бы не пришлось сидеть на дереве среди зеленых кущ, но они игрушечные, или просто волшебные. А таким все можно.
читать дальшеЭта неожиданная кукла очень меня удивила. Во-первых, появилась она внезапно и быстро. А во-вторых, оказалась довольно требовательной девочкой.
Начать с того, что мы не сразу подобрали ткань для платья. Долго думали, как быть с прической. Затем Мона потребовала медведя, маленькую сумочку и носовой платок. А медведь Маттиас тоже оказался не лыком шит. Он безапелляционно заявил, что он мальчик, и ему ни в коем случае не нужно вязать платье (хотя это было бы проще всего), что связанная жилетка ему слишком велика и он ее носить не будет. И раз уж я так накосячила с его ногами (собственно, они получились очень разными), придется шить штаны из той же ткани, что и платье для Моны, и это не обсуждается (а лен очень сыпучий).
Но зато Мона девочка тихая, любит печь печенье и слушать сказки, уютно прижавшись к читающему. Любимая книжка - сказки братьев Гримм. И что удивляет меня сильнее всего, я не знаю, откуда мне это известно. Просто Мона рассказала. Девочка очень спокойная, что называется, где посадишь, там и найдешь. Вышла гулять, села под елочку и у них с Маттиасом идиллия и элегия.
Вот, опять хочется,чтобы кто-то мне что-нибудь рассказал. Поговорил бы со мной о том, что интересно мне. На книжке не могу сосредоточиться, потому что все время вокруг вьются дети. Только сядешь - они тут как тут. И надо с ними гулять, кормить их, спать укладывать... Помнить про какие-то занятия, которые в каникулы не отменяются. И доделывать всякие штучки к этой выставке. И рада, с одной стороны, и нет. потому что опять же: напридумала-то я много, но как начинаешь делать - дети. Все время дергают, отвлекают. Какое тут вдохновение, какой творческий процесс? Но зато дети сами по себе прекрасны.
читать дальшеВышли сегодня погулять. Идем такие вшестером (жалко, Ваня уехал). Гриша Нину везет, Никита к нему крепко прицепился, тут Вася, тут Ульяна. И я такая налегке - никто на мне не висит. Удивительно. В одном магазине купили краски (у Ульяны закончилась охра, белила, а краплака и вовсе никогда не было, а надо!), Никита выпросил гигантское деревянное яйцо, я прикупила себе деревянную лошадку, Ульяна - слона и два гнущихся карандаша, кисточки еще, Никита также выпросил какой-то супер-зеленый пластилин дорогущий, но я так люблю все покупать, что не удержалась, Вася - наклейки с какой-то техникой, Гриша - новые цветные карандаши...).
Пошли дальше. Купли Нине памперсы, Ульяне зубную пасту грушевую, а мне "Доместос". Пошли обратно. Встретили мою одноклассницу с сыном. Пригласили в воскресенье на Нинин день рожденья.
Зашли в магазин тканей. Какие красивые летние ткани там продаются! Вот если бы я умела шить!!! Вот будет Нине лет 5-6, куплю швейную машинку и запишусь на курсы кройки и шитья. Лоскутков накупили. Они меня вдохновляют. Пора шить летние платья для Юки и Мэй, пора их уже выгуливать. И что-нибудь про них придумывать. Раз Кенельму с Беатрис я башмаки никак не сошью.
Очень хочется фотографировать, но я полгода фотоаппарат в руках не держала и уже не знаю, как это делают. С Настиным в прошлый раз намучилась: он такой гигантский. А телефонный какой-то несолидный. Вот приедет мой беленький из Рязани...
Так, ну а потом наш путь пролегал мимо киоска с пирожками. Дети хотели пирожков, а Гриша - лимонаду. Купила три сосиски в тесте, а Никита все был не доволен. Все ему нужен был какой-то особый пирожок, который мы никак не могли определить. В результате со второго раза угадали. Это была булочка с маком в шоколадной глазури. Но он все равно, подумав, съел сосиску в тесте, а про сладкую булочку забыл.
А потом мы вернулись домой и доели суп. А дети стали играть. И это такое чудо, когда они все играют и не ссорятся, и потом приходят, показывают мне свои звездолеты и прочие чудеса инженерной мысли.
Так-то. А я вот полезла в интернет за общением: чтобы мне что-то рассказали и поговорили со мной, ответив на мои комментарии. Но не все так же свободны, как я. А в жж последний ответ на мой комментарий выглядит так: "70". Знаете, что это? Это длина одного перегона в гонке на собачьих упряжках, в километрах, конечно же.
Еще бы знать, зачем мне это нужно. Ну пусть эта сцена здесь тоже лежит, потому что в жж я не хочу класть больше свои фанфики Тут у меня будет маленькая свалка.
"Грусть-тоска меня снедает, одолела молодца"...
читать дальше…Все было очень противно. Тоскливый холодный сквознячок гулял внутри у Хаула, постоянно напоминая о его неприятностях. От Салимана остались жалкие ошметки в виде Персиваля. Значит, на славного кудесника больше нет надежды и надо иметь смелость признаться себе хоть сейчас, что никогда особо не было. Увы. Софи артачилась, ее всю раздирали какие-то противоречивые чувства, ни одно из которых не было достаточно сильным, чтобы она, увлекшись, забыла о несчастном заклятье, уже давно переставшем действовать, но которое она старательно натягивала на себя каждое утро вместе со своим некрасивым серым платьем. Да, к тому же она вырастила мандрагору… Нет, ну кто бы сомневался? Хаул криво усмехнулся. Этого и следовало ожидать. Разве она появилась в замке не для того, чтобы ему помочь всех спасти? О небо, как же все плохо. Да, все очень плохо, просто отвратительно. Всех спасти, ну конечно, еще бы. Хаул поморщился. К тому же лил дождь.
Хаул зашел в паб. Стоя у барной стойки, он тянул пиво, которое терпеть не мог, но когда все так противно, нет ничего лучше кружечки пива: оно только подтверждает, что ничего хорошего в мире нет. Надежды на лучшее нет. Хаул рассеянно смотрел по сторонам. Из задумчивости его вывел радостный возглас:
— О, Дженкинс! Сколько лет, сколько зим! — и небритый лохматый детина больше Хаула раза в два, сунул ему руку для пожатия. Хаул оглядел его, улыбаясь, и приветливо кивнул. Узнать прежнего, вероятно, знакомца в этом человеке казалось невозможным, однако огорчать того не хотелось. А парень и не подумал представиться.
Они стали пить вместе и разговорились. Точнее, сначала говорил только парень: он предавался школьным воспоминаниям, из чего Хаул смог сделать вывод, что они учились в одном классе. Потом стал жаловаться на жизнь. Хаул молчал, делая сочувственное лицо. Вдруг парень прервал монолог и проникновенно поинтересовался проблемами собеседника. Вопрос был настолько неожиданным и задан был таким задушевным тоном, что Хаул взял и брякнул:
— Да ведьма одна замучила. К тому же девушка, которая мне нравится, притворяется старухой. Принц пропал, главного волшебника заколдовала злая колдунья. И надо спасать мир. Мне! Мне одному!
Он встретил в неопознанном парне искреннее сочувствие. Тот похлопал чародея по плечу и заказал чего покрепче за свой счет (это он подчеркнул).
Хаул с детства не любил пьяных и сам всегда панически боялся напиться и стать глупым и уязвимым. А потом еще и не помнить ничего. Хотя в компании иногда приходилось притворяться. Все же Хаулу пришлось отведать жидкость покрепче и, то ли с непривычки, то ли после пива, она сразу ударила в голову. Чувствуя, что неотвратимо пьянеет, он перестал сопротивляться, неожиданно забыл о приличиях и страхах. Он выложил своему бывшему однокласснику все: как он боится лезть к колдунье, как надеялся на Салимана, как ему больно оттого, что Софи прячется от него, как он переживает за Майкла и Мари… Собеседник слушал, кивал, и в конце концов проникся настолько, что издал воинственный клич, схватил стул и, потрясая им, проревел:
— Смерть ведьме! — потом запустил стул куда-то дальний темный угол. Из мрака выступили две фигуры и, молча подхватив Хаула и его приятеля, вынеси их на улицу.
На улице под дождем голова немного прояснилась. Хаул ощутил шевеление под собой и встал на ноги, немного нетвердо. Одноклассник поднялся из лужи, утвердился в вертикальном положении и, строго глянув на чародея, изрек:
— Ну его… этого Салли… Малли… Манна! Сам! — он поднял палец: — Справишься сам. И пошел в темноту переулков, старательно ставя ноги на шатающийся тротуар. Перед тем как свернуть за угол, парень обернулся в последний раз, погрозил Хаулу кулаком и взревел:
Sosban fach yn berwi ar y tân, Sosban fawr yn berwi ar y llawr, A'r gath wedi sgrapo Joni bach.
Хаул почувствовал несказанное воодушевление и радостно подхватил песню. Пока он шел и трезвел, ему в голову пришла отличная мысль: подразнить Софи, притворившись пьяным. Ему было весело и легко. И он готов был сразиться со всеми колдуньями Ингарии. Ну, хотя бы с великой и могущественной волшебницей Софи. Ну, не сразиться, так хоть вызвать ее на битву и спрятаться у себя в комнате. «Надо будет еще уронить пару раз что-нибудь тяжелое на пол, чтобы она подумала, будто я промахиваюсь мимо кровати». С такими мыслями и с песней про кастрюлечку Хаул ввалился в замок.
Скучаю по Пскову. Неожиданно долго и упорно. Летом мне было его слишком мало: мы всего на несколько часов приехали и ничего не увидели, пробежались туда-сюда по Крому. Мирожский монастырь входил в обязательную программу. А в Преображенский собор не пошли, потому что билеты были где-то за поворотом и не было сил тащить туда детей, тем более, там, в соборе, что бы они увидели? Самые древние в Пскове фрески... Не знаю, как им это объяснить. В моих воспоминаниях росписи зеленые, а на фотографиях - голубые. Мирожку перешли туда-сюда несколько раз. Побросали камни в реку. По пути к кремлю прошли мимо каких-то очень псковских коренастых церквушек. Видели такие же с моста через Пскову. Бегом, бегом - дети устали, похолодало. И поехали домой. Больше всего детям понравилась детская площадка. Смотрю фотографии в сети (наших-то совсем мало: трудно фотографировать, когда на тебе висит довольно тяжелый годовалый ребенок, причем спереди). И хочу туда. А муж сказал, что в этом году мы поедем в Остров: он к деревне ближе Остров я тоже люблю, но это другое.
Кто высоко над нами Вечернею порой Шумит, звенит ветвями, Серебряной корой? Осиновые принцы, Одетые в листву, Смеясь, свистят, как птицы, В гости нас зовут. Из орешины умело Смастерили лук тугой, Звонкие пустили стрелы – Утку сбили над водой. На озере могли бы На удочку потом Поймать большую рыбу С пурпурным плавником. Душистых трав набрали, Воды из родника, Хворост натаскали, Сидят у огонька. Зверобой, малина, мята – Заварили чай лесной. Пейте с медом ароматным И цветочною пыльцой. Мальчишеские лица Мелькают сквозь листву – Осиновые принцы В гости нас зовут.
Можно было подумать, что мальчик не захочет возвращаться: в замке Гвер Менез с ним обращались хорошо, и из оруженосца через несколько лет Кенельм мог бы стать рыцарем. Но когда я увидела Кенельма, стало ясно, что ему привычнее держать в руках арфу или лютню, а не меч. И потом он был очень дружен с младшей сестрой. А еще я подозреваю, что было нечто, что ему нужно было скрывать от посторонних людей, а скрывать это было не очень просто.
Юная Беатрис - сестра Элали - не совсем обычная девушка. Конечно, я этого не знала, пока она не появилась. И .по просьбе заказчицы, волосы у нее были разноцветные. С этого, наверное, и началось... Что же началось? Беатрис дружит с эльфами и феями. И единорогами
Отец Элали — рыцарь, владелец небольшого замка Кэр-Глас-Дур, что примостился на скале над западным морем Атлантис, в землях, что заселили бритты, вытесненные саксами с родных островов. На самом деле, у нее было два имени: Гульвен и Элали. Но это не так уж важно. Элали — старшая в семье. У нее есть еще сестра Беатрис и брат Кенельм. Беда в том, что чума, пришедшая с востока, проползла по материку вдоль воды, обводя его контур; она унесла родителей Элали. Ей не было и шестнадцати лет, а те, умирая в муках, не оставили завещаний. Едва зимой мор стих, в замок прибыл двоюродный дядя Элали по отцовской линии, довольно еще молодой и недавно потерявший жену. Он объявил о помолвке с девушкой, отослал ее сестру на воспитание в монастырь преподобной Эдерны Бретонской, а брата пристроил оруженосцем к своему шурину. Зима прошла в хозяйственных заботах, к тому же траур да и начавшийся пост не позволили сыграть свадьбу сразу. А весной, едва потеплело, эпидемия вернулась, и жених Элали умер за несколько дней до Пасхи. Элали послала за сестрой и братом.
(Это она молится в трауре и в печали)
К осени мор стал утихать. А весной в замок пожаловали гости из далекой страны — обоз купцов, чудом не ограбленных по дороге. Продавали они дорогие меха, продавали за серебро. Но не меха привлекли Элали, а молодой купец, кажется, главный в этом обозе. И не стала бы она на него глядеть: все же он купец, а она — дочь рыцаря, но он первый на нее глянул так, что сердце у нее захолонуло. Ясными, дерзкими, веселыми глазами посмотрел, синими, как вода Атлантис, в честь которой назвали замок.
Имя у него смешное было — Первуша. Но о Первуше когда-нибудь после. Словом, поселились они в замке, со временем выдали замуж Беатрис, вырастили Кенельма, стал он рыцарем и наследником Кэр-Глас-Дур. И тогда Первуша сказал, что хочется ему домой — родителей проведать. Да и вообще, соскучился по родным местам. И Элали не захотела с ним расставаться, оделась в дорожное платье и с мужем пустилась в путь, в далекую Гардарику, почти сказочную Руссию.
— Алессандро, солнышко, в каких это ты палатах белокаменных, деточка? — Да это ж я у тебя на кухне… мамочка. Под столом. — Нет, так-то я знаю, что ты у меня на кухне, ты лучше скажи мне, где ты такие палаты там у себя нашел? — Это дом Франчески во Фьоре-ди-Маре. Внутренние покои, переходы. И я подкарауливаю Франческу, подпирая колонну… м-м… белого мрамора.